Будучи еще подростком, автор увидел однажды рисунки, поразившие, напугавшие его до глубины души. Это были картины Геннадия Доброва, изображавшие инвалидов войны, находившихся в специальном интернате на острове Валаам. Уже потом было знакомство с историей этих событий, но до сих пор у меня перед глазами — люди, которыми страна должна была гордиться и которых решила стыдиться.

valaam

Сейчас, возвращаясь к тем событиям — а началась история этих удаленных интернатов в начале 50-х годов, — их приходится отряхивать от огромного количества газетных штампов и идеологических наслоений. Интернет плодит стереотипные тексты, они перетекают из поста в пост, не имея ни малейшего подтверждения, становясь аргументами в бесконечных и бессмысленных спорах. Но, обращаясь к документам и пытаясь разобраться в самой истории, мы видим очень и очень немногое.

Война оставила огромное количество искалеченных людей. Ситуация, схожая с Первой мировой, но за ней грянула революция, вся страна встала на дыбы и было, по большому счету, не до инвалидов войны. Хотя будем честными: никакого статуса отверженных те, кто получил инвалидность в начале Первой мировой, не имели. Было множество общественных и благотворительных организаций, которые им помогали до 1917 года. Вторая мировая же тяжелейшим катком прошлась по Советской России — и это уже была совсем другая страна, с другим отношением  к собственному прошлому, к ветеранам и инвалидам. Не говоря уже о пленных.

Тяжело раненные, получившие инвалидность образовывали три различных социальных группы. Первая — те, кто был принят обществом, те, кого приняли родные, взяв в то тяжелое время заботы о пострадавшем на фронте на себя. Точных данных нет, но, думается, таких было большинство.

В пользу этого говорит и численность «жителей» интернатов. Самих заведений вряд ли было больше двух-трех десятков, и даже в самых крупных содержалось не более тысячи человек. А число инвалидов переваливало за отметку в несколько сотен тысяч. Социализировавшихся (как сказали бы сейчас) никто не собирал и не отправлял в интернаты насильно. Одним из таких людей был знаменитый директор пушкинского заповедника Михайловское Семен Степанович Гейченко.

Вторая группа — те, кто, получив тяжелейшие ранения, не захотел возвращаться домой, чтобы не обременять семью или по каким либо другим причинам. Третья — те, кто не нашел своего места в обществе, вел асоциальный образ жизни. Их было много, их было видно, они мозолили глаза. Увы, тогда не было ясного представления о социальной работе, «вьетнамском синдроме», разработанных методик возвращения солдата-инвалида в общество. Однако это никого не извиняет, потому, что «поповское», в понимании героя фильма «Место встречи изменить нельзя», слово «милосердие» уже было тогда хорошо известно и вполне понятно всем.

Это самая главная проблема советского и постсоветского общества в нравственном плане — готовность оставлять детей, стариков и инвалидов в ведении государства. Ну, а государство решило проблему так, как умело, — грубо и дешево.

Была и еще одна группа — те, от кого отказались родные и близкие. Может быть, это самая главная проблема советского и постсоветского общества в нравственном плане — готовность оставлять детей, стариков и инвалидов в ведении государства. Ну, а государство решило проблему так, как умело, — грубо и дешево.

В удаленных местах (особенно для этого подошли заброшенные монастыри, которые монахи основывали вдали от крупных поселений) создавались интернаты, куда и начали свозить инвалидов войны — в первую очередь из небольших интернатов по всей стране, а потом и из городов. Кто-то попадал в них добровольно, а кого-то отправляли в ходе обычных для того времени «кампаний», по слухам, не подтвержденным пока документами, вылившихся в облавы в тех местах, где инвалиды собирались, просили милостыню. Таких кампаний было несколько в начале и середине 50-х годов.

Валаамская обитель стала обычным медучреждением, где число персонала было почти равно числу пациентов, где получали вряд ли очень хорошую, но все же еду и определенный уход, врачебное обслуживание.

Валаам в 50-е годы ХХ века стал прибежищем для почти тысячи инвалидов — в основном из Карелии (а не из Ленинграда, как иногда утверждают). Там первоначально они жили в непростых условия х. Но, видимо, для того времени простых условий не было ни у кого. Валаамская обитель стала обычным медучреждением, где число персонала было почти равно числу пациентов, где получали вряд ли очень хорошую (как и почти каждый  человек в то время в стране, не считая элиты), но все же еду и определенный уход, врачебное обслуживание. Окажись эти интернаты на окраине Москвы, Ленинграда, Пскова, Душанбе — ничего необычного в них бы не увидели. Постыдным стало удаление этих людей из общества, в недоступные взгляду советских людей и иностранных туристов места. И когда Валаам стал в 60-х годах вдруг популярным у туристов местом, существование там интерната стали замалчивать.

Портреты фронтовиков народного художника России Геннадия Доброва

Портреты фронтовиков народного художника России Геннадия Доброва

Долгие годы, до начала перестройки не мог выставить Геннадий Добров свои невероятные по эмоциональной силе работы. Удивительным безразличием, холодом веяло от практики захоронения отживших свой век инвалидов — ветеранов войны. Их хоронили без нормальных могильных плит, с деревянной палкой и жестяной табличкой на ней. Значительная часть из двухсот с лишним захоронений утеряна, нет ни точных мест, ни фамилий умерших. Относительно недавно на месте кладбища был открыт мемориал, поставлен крест и надгробная плита с несколькими десятками фамилий.

Кстати, двести человек захороненных — это факт, разрушающий миф о своеобразном тюремном заключении отправленных туда людей. Видимо, часть из них находила себя, обретала дело, профессию и покидала остров. Кого-то находили и забирали родственники. И еще один миф — якобы это был интернат именно для ветеранов войны. Нет, в него достаточно быстро стали попадать и люди из других категорий — например, инвалиды, вышедшие из мест заключения. И всех их лечили, ухаживали, впрочем, совсем не по современным стандартам.

Отношение к инвалидам войны в Советском Союзе после 1945 года — это один из самых главных и самых показательных парадоксов. Общество и руководство стыдились тех, кем в нормальной человеческой логике нужно было гордиться, кого нужно было приводить в пример. Если негативное отношение в Советском Союзе к попавшим в плен (которых тоже, в общем-то, обычно считают героями, пережившими все трудности и вернувшимися) еще как-то можно ну хотя бы понять, то негатив по отношению к людям, не совершившим ничего предосудительного по определению и в большинстве своем героям — это даже для того времени совершенно необычно.

Интернат на Валааме — это не история про преступления  режима, это история про безразличие и безнравственность людей, про перевернутые ценности, когда отдавшие за Родину больше, чем жизнь становится обузой, и тяготили одним своим видом.

Открытие для общества истории дома инвалидов стало значимым событием. Сначала рассказ Юрия Нагибина «Терпение», фильм Игоря Таланкина «Время отдыха от субботы до понедельника», но самый главный эмоциональных удар — карандашные рисунки Геннадия Доброва.

Они до сих пор будоражат людей и не дают забыть о прошлой войне, может быть, больше, чем любые плакаты, парады и воздушные шары. Жаль только, что валаамская история стала почвой для множества инсинуаций, манипулирования общественным мнением и откровенной лжи. Те, кто хочет обличить «кровавый режим», рассказывают ужасы о его преступлениях в отношении инвалидов войны. Те, кто хочет режим обелить, — рассказывают о безоблачной жизни инвалидов на острове. Трагическая история становится разменной монетой в политической борьбе. А всего-то надо — посмотреть на рисунки Доброва, что бы понять, как, чем жили те люди, имен которых мы теперь даже и не помним.

Всеволод Пежемский
Источник: ok-inform.ru