Тренер паралимпийской сборной России по лыжным гонкам: «У нас сейчас, по сути, нет будущего»

Одно из главных испытаний в жизни судьба приготовила для Ирины Громовой (тогда еще — перспективной лыжницы Ирины Мешкичевой) в далеком 1982-м: под Львовом ее жених — мастер спорта СССР по прыжкам на лыжах с трамплина Дмитрий Громов, получил тяжелую травму. Диагноз — перелом шестого шейного позвонка. Мужчина выжил, но остался инвалидом. Перед молодой лыжницей встал выбор — спортивная карьера или семья. Она выбрала второе: в 1983-м году Ирина и Дмитрий поженились. Но, как выяснилось позже, спорт все-таки стали одной из главных составляющих жизни Громовых: сначала она с мужем привезла из Германии инвентарь для лыжников-инвалидов, а в 1998-м ученик Ирины уже завоевал «золото» Паралимпийских игр. Спустя девять лет она — заслуженный тренер России, лучший тренер страны 2010 года, наставник многочисленных призеров и победителей различных Паралимпиад. Неизменной остается лишь ее улыбка, с которой женщина рассказывает даже о самых непростых мгновениях своей жизни.

— Ирина Александровна, генсек Паралимпийского комитета России (ПКР) Андрей Строкин не так давно сообщил, что российские команды получили возможность выступить на 18 чемпионатах мира и 10 чемпионатах Европы. Есть ли какая-то информация по лыжным гонкам и биатлону?

— Да, такая информация была. Но касается она или не паралимпийских видов спорта, или тех, в которых чемпионаты Европы или мира проводят федерации. К сожалению, у лыжных гонок, биатлона, легкой атлетики, плавания нет своих федераций — за эти виды спорта отвечает Международный олимпийский комитет. А он не допустил нас к стартам, поэтому мы не участвуем.

— Говорят, что возможно появятся некие «лазейки», которые все-таки смогут позволить наши ребятам принять участие в Паралимпийских играх 2018 года…

— Я не стала бы надеяться на лазейки, которые сейчас бурно обсуждаются. На мой взгляд, все это несерьезно. Даже если они вдруг будут, это будет 1-2 человека. Это нас, в любом случае, никак не устроит. Поэтому нужно добиваться полного оправдания… Даже не то, чтобы оправдания — мы ни в чем не виноваты. Если говорить о лыжных гонках, мы абсолютно не чувствуем себя виноватыми, и нам, естественно, от этого больнее. Получается, что мы — заложники всей этой ситуации. Тем более что Паралимпиада уже вот-вот. И в Рио (на летние Паралимпийские игры 2016 года, — Ред.) мы не попали, и здесь тоже. Поэтому для нас это сложно. Сейчас ситуация непростая: тяжело ребятам, тренерскому составу не очень-то легко, потому что у всех нас есть договоры. Они заканчиваются 31 мая, и что будет дальше — неясно.

— Для спортсменов участие и победа в Играх — это, наверное, самая высокая цель в жизни. Как они справляются с этой ситуацией?

— Для ребят Паралимпиада — это, конечно, цель. Когда ты ставишь себе цель и добиваешься ее, у тебя появляются силы. Любой из спортсменов, который сейчас находится в команде, уже на своем жизненном пути преодолел определенные трудности. И когда, казалось бы, самое сложное у них уже позади, возникает такая ситуация. Поэтому для нас это является несправедливостью. Может, мы и были неправы, были какие-то ошибки. Случалось, что и спортсменов-паралимпийцев, к сожалению, ловили на допинге. А страдают сейчас, получается, все — и кто принимал, и кто не принимал. Из-за этого нам всем тяжело. Настроение волнообразное: ребята то держатся, то впадают в депрессию. У нас сейчас, по сути, нет будущего — мы или занимаемся, или… Девочки, у кого семьи, могут рожать, правильно? У нас есть спортсмены, которые пришли тренироваться после Игр в Сочи на волне нашего успеха. У них глаза горели, понимаете? Они всей этой ситуации вообще не знают, и тут такое. Мы за последние полгода слово «допинг» повторяли чаще, чем за всю жизнь и всю свою спортивную карьеру. Мы же одна страна, поэтому держимся. Куда страна — туда и мы.

— В конце 80-х — начале 90-х вы стали, по сути, одним из основателей паралимпийских лыжных гонок в стране. Как удавалось поднимать все, когда ни общественности, ни государству это было не нужно?

— Это было нужно, в первую очередь, нам. У нас вообще не было выбора — нечем было заниматься. Лихие 90-е: ты или дома сидишь, пьешь пиво и смотришь телевизор, или чем-то занимаешься. Для нас это был своеобразный «выход в свет», возможность показать себя. Мы тренировались все вместе, как умели, и выезжали на соревнования — садились в машину и мотались по Европе. Сложно было с визами, потому что на тот момент не было Шенгенского соглашения. В каждую отдельную страну мы должны были оформлять визы. Если шли транзитом, то приходилось делать транзитные визы. Конечно, все было сложно. Но мы это делали вместе, и нам было интересно. Для нас это была наша жизнь, мы же все бывшие спортсмены. И когда мы вернулись в спорт, мы многое могли. Мы могли все.

— Выходит, бывших спортсменов не бывает?

— Да. Хотя не все, кто сломался, могут найти в себе силы. И потом, травмы у всех бывают разные. Есть же очень сложные травмы, когда человек просто лежит. Тут уже не до спорта.

— В 1998 году в Нагано ваш ученик впервые завоевал золотую награду Паралимпийских игр. Сейчас вы помните эмоции от той победы?

— Конечно. Сначала на чемпионате мира в 1997 году, потом на Паралимпийских играх в 1998-м. Все это в памяти. Мы ждали, это был шанс. Хотя мы и не так были готовы, был не самый современный инвентарь. Могли показать больше: например, Миша Терентьев тоже мог взять «золото» в Нагано. Но, когда он догонял впереди себя более слабого соперника, он не мог перескочить, поменять лыжню и тем самым обогнать его. Из-за этого, Миша, естественно, проигрывал. Тогда у нас не все было высшего качества — был другой инвентарь, другая смазка для лыж. Даже сейчас у нас не самые топовые лыжи, не из спортивных цехов, но хорошего качества.

— Спустя 12 лет после Игр в Ванкувере вас с командой в аэропорту встречали болельщики и пресса. Для вас такой прием дома стал неожиданностью? В России, увы, даже сейчас не всегда уделяют должное внимание людям с особенностями здоровья.

— О нас помнят за месяц до Паралимпиады и месяц после, а потом также забывают. Тот момент, когда мы прилетели из Ванкувера и приземлились в «Домодедово», стал немножко шоком. Весь аэропорт встречал нас живым коридором, была пресс-конференция. Было очень приятно и тепло, потому что после предыдущих Игр нас встречали разве что официальные лица, после чего мы садились по машинам и разъезжались.

— После ошеломительного успеха на Паралимпиаде в 2010-м в России вас признали тренером года. Чего больше в победах ваших учеников — преодоления, трудолюбия или таланта?

— Желания. Когда они хотят, тогда добиваются результата. Иногда заниматься приходят тяжелые инвалиды, которые даже не понимают, что нужно делать. В коллективе они смотрят друг на друга, у них начинают гореть глаза. Тогда они понимают, что все это трудом достается. Талант? У инвалидов все зависит от степени тяжести травмы. Главное — это трудолюбие и желание.

— Чем тренер спортсменов-инвалидов должен отличаться от тренера, работающего со здоровыми спортсменами?

— Ничем. Я вообще не думаю, что он должен отличаться. Сейчас здоровые ребята с нами стали общаться больше, чем раньше. Мы со стороны смотрим на них, и нам кажется, что мы бы сделали что-то по-другому. Кто бы ни был перед тобой — здоровый лыжник или инвалид — главное, в любом случае, внимание. Сопереживание, внимание, забота. Спортсмен должен быть уверен, что тренер за него горой всегда, что он поможет в любой ситуации — бежит он или нет, самочувствие ли плохое, настроение ли. Он должен быть уверен, что тренер всегда будет на его стороне.

— Наверное, работая с паралимпийцами, в большей степени приходится быть тонким психологом…

— Тренер должен быть не только психологом, но и педагогом. Это не только я ощущаю, об этом говорит, в том числе, мой тренерский штаб. И психофизиолог у меня в команде работает. Без этого никак нельзя, тренер должен все предусмотреть. Бывали моменты с определенными людьми, когда к ним нужно было найти особый подход. Иными словами, чтобы донести что-то важное, приходилось заходить совсем с другой стороны.

— В 2014-м настоящий спортивный праздник прошел в Сочи — и Олимпийские, и Паралимпийские игры стали колоссальными мировыми событиями. Как изменилась ваша жизнь, и жизнь ваших учеников после Сочи?

— Да, Сочи — это был венец всего, конечно. После тех Игр нас, например, стали узнавать. После Сочи сразу же заговорили о наследии, которое осталось не только в виде спортивных объектов, но и в умах и головах людей. На каждом лыжном марафоне есть люди, которые поработали в Сочи — волонтерами или судьями, неважно. Главное в том, что они оказались участниками этого грандиозного события. Многие говорили о том, что на Паралимпийских играх им нравилось больше. Наверное, потому что мы немного больше медалей выиграли. Но и за нас переживали чуть больше. Ты же болеешь за слабого, правильно? А инвалиды в сравнении со здоровыми людьми все равно кажутся послабее.

— Приходилось ли когда-нибудь отказывать ребятам, которые хотели попасть к вам на тренировки, сборы? Наверняка, звонки и сообщения с просьбами взять в ученики вам приходят ежедневно.

— Просятся, конечно, не каждый день, но поступают обращения. Здесь приходится не то, чтобы отказывать… Были люди, которые приезжали, но потом сами отказывались. Недавно приехал мальчик, месяц позанимался и сказал: «Спасибо, извините, но я не могу, я уезжаю». Не смог. По каким причинам, не знаю. Нам сказал, что по семейным, и не стал ничего объяснять. У нас шанс получает каждый. А там уже сам выбирает, может он или не может.

— Однажды свой шанс получил и Роман Петушков — вы взяли его на тренировочный сбор в Рыбинск. Тогда чувствовалось, что перед вами будущий шестикратный паралимпийский чемпион?

— Нет, он ничем не выделялся. Просто, когда приходят ребята-ампутанты (Романа сбила фура, после чего ему ампутировали обе ноги, — Ред.) у них быстрее происходит прогресс. По сути, это здоровые люди, но у них нет ног. Когда с человеком что-то от рождения или он, например, сломал позвоночник, тут сложнее. Плюс к тому, что он на коляске, много разных сопутствующих заболеваний. А Роме нужно было время, чтобы заразиться этим. В 28 лет он потерял ноги. Взрослый мужчина, можно сказать. У него к тому времени уже сложились какие-то жизненные взгляды. Здесь нужно было, чтобы он ухватился, загорелся и сам этого захотел. Чтобы не мы его тянули на тренировку, а он сам мог это сделать. Перед Ванкувером это не совсем получилось. Знаете, он долго не считал себя инвалидом. Мол, «они все на колясках, а я здоров». В Ванкувере он проиграл свой любимый спринт. Классификацию выиграл, и был явным претендентом на медаль, но в полуфинале сам сломал себе палку. Никто его не атаковал, у него палка попала между ног и сломалась, естественно. И потом уже, когда он загорелся… Год он еще сомневался, но три года перед Олимпиадой, и он — восьмикратный чемпион мира. В олимпийский сезон он за весь год в биатлоне не сделал ни одного промаха. У него уже была поставлена задача. Ему не надо было говорить: «Здесь сделай 5 километров, а здесь 35». Он сам на каждой тренировке мог сделать 12 километров, а мог и 22. В каждом из ребят важна какая-то струнка. Знаете, как гитару музыкант настраивает, так и мы настраиваем всю команду перед стартом. Каждую струнку отдельно.

— В одном из интервью Роман сказал: «Травма изменила мою жизнь к лучшему». Часто доводится слышать подобные слова от ребят?

— Почти все так говорят. У кого-то цели в жизни не было, кто-то не определился, кто-то где-то болтался. Пытались на работу устроиться. Если человек на протезе, например, может на работу устроиться, то тот, кто на коляске, понятное дело, нет. И такое шатание у них было по жизни, пытались что-то найти. Сейчас у каждого из них есть цель, и они уверенно к ней идут. Не все, конечно, станут паралимпийскими чемпионами — просто мест на пьедестале не хватит. Но когда жизнь выстроена, в ней есть порядок. И живется проще, когда ты понимаешь, чего хочешь от жизни.

— Почему вы решили привезти команду в полном составе на Казанский лыжный марафон?

— Во-первых, нам сейчас надо участвовать в соревнованиях. Если мы рассядемся по домам, то, утрируя, мы умрем. Понятно, что мы привыкнем, и каждый найдет себе какое-то занятие. Но мы все же ждем, что завтра нам позвонят и скажут: «Все, ребята, мы вас допустили. Поезжайте». Нам нужны старты, нам нужно общение. Нам нужно быть вместе. Во-вторых, тренерский штаб получает зарплату тогда, когда мы на сборе. Если мы сейчас разъедемся по домам, нам всем срежут зарплату. Для нас это не только работа, это, прежде всего, жизнь. Мы будем участвовать не только в Казанском марафоне, а вообще в серии марафонов RussiaLoppet. Всего там девять этапов: в шести из них будет принимать участие вся команда, а в самых сложных на дистанцию выйдут только стоячие спортсмены. На трех этапах достаточно сложная трасса. Кроме того, мы впервые принимаем участие в этой серии марафонов. Поэтому сначала хотим посмотреть, как это будет.

— Возможно, ваш приезд может стать стимулом для кого-то из местных инвалидов…

— Да, своим приездом мы бы хотели проагитировать их. Бывает, что многие слышали о нас, но когда видишь воочию, это другое. Причем, видят не только инвалиды, но и их родственники. Если мы за этот год проедем по всем этим девяти регионам, и хотя бы два-три человека на следующий год приедут на чемпионат России, это тоже будет плюс. В первую очередь, хотелось бы донести, показать и поговорить. Многие считают, что в сборной мы недосягаемые. Мол, с Ромой (Петушковым, — Ред) и не поговорить. А когда начинают общаться, спрашивают: «Господи, а почему мы раньше с вами не общались?». Общение, рассказы о том, как случились эти травмы… Даже здоровые люди общаются с ребятами и потом признаются, что о своих болячках и плохом настроении становится стыдно говорить. Надо следить за этим, нельзя раскисать. Неважно, инвалид ты или здоровый, какая разница? Как только раскис — все, ты погиб.